08.09.2012

Если заглянуть в любой словарь русского языка, то можно узнать, что слово «елка» — это разговорный вариант от «ель», то есть от названия хвойного дерева. Казалось бы, все просто. Елка – это дерево, которое растет в лесу. Почему же мы говорим фразы вроде «купить билеты на елку», и собеседник понимает, что речь идет не о походе в лес, а о приглашении на новогодний праздник?

 

Дело в том, что празднично украшенная елка в России всегда ассоциировалась с Рождеством. Однако в Советском Союзе все религиозные праздники были под запретом. И, конечно, это касалось и Рождества. А в первые послереволюционные года не отмечали и наступление Нового года. Да это было и невозможно в стране, разоренной гражданской войной. И даже с наступлением более благоприятных времен, елки все также находились под запретом как пережиток буружуазного прошлого. Причем под словом «елка» понималось именно украшенное дерево.

 

Все изменилось в 1935 году, когда в прессе появилась статья кандидата в члены политбюро товарища Постышева, который говорил, что если раньше наряженная елка была удовольствием только для детей богатеев, то теперь, у советских детей, должна быть «коллективная» новогодняя елка. В этой статье автор призывал комсомольских лидеров в срочном порядке устроить такие мероприятия. Так слово «елка» начало обозначать и сам праздник, и украшенное дерево. Надо сказать, что эта статья вовсе не была указом партии. Это было всего лишь предложение. Однако уже через несколько дней после выхода статьи в магазинах появились первые наборы елочных украшений, а на колхозных рынках стали продавать елки. Профсоюзные комитеты, пионерские и комсомольские организации начали устраивать праздничные мероприятия для детей рабочих и служащих. Такой оперативности советская экономика не демонстрировала больше ни разу за всю историю.